Разбор антикризисного плана правительства

Главное, чем плох антикризисный план правительства - это лежащей в его основе предпосылкой, что основным дефицитом для бизнеса в новой экономической ситуации являются дешевые инвестиционные деньги. Подорожавший кредит, резкое уменьшение внешних инвестиций, падение прибылей, рост затрат на импортные закупки в связи с падением курса рубля и так далее. Все это, конечно, факторы — но рост у нас начал останавливаться еще в 2012—2013, когда этих проблем не было. То есть план о том, как застыть на месте, будучи на эскалаторе, который уже поехал вниз.

И смысл в том, что ни тогда, ни тем более сейчас, инвестиционные ресурсы на самом деле не являлись и не являются критическим дефицитом. Более того, сейчас они вообще таковым не являются: по мере постепенной девальвации рубля у большого числа держателей рублевой ликвидности, опоздавших перекинуться в валюту, возникает естественное желание войти в интересные активы или проекты. Было бы куда.

Но в этом-то и проблема. Нет, во-первых, проектов, а во-вторых, проектантов и исполнителей. Ключевая проблема экономики на нынешнем этапе — не финансовая, а организационно-кадровая. Мы страна бюджетников и рентополучателей, узкопрофильных наемных специалистов и сотен тысяч гектар «своей картошки с огорода»; страна низкой безработицы ценой низких же зарплат и переизбытка «социальных» рабочих мест, что и является основной первопричиной аномально низких показателей производительности труда.

Предпринимательский слой, на который сейчас со всех трибун, начиная с первого лица, делается основная ставка, в кадровом отношении представляет из себя довольно жалкое зрелище. Он состоит, во-первых, из узкой прослойки героических ветеранов 90-х, которых когда-то Е.Т.Гайдар выкинул на улицу из теплицы «развитого социализма» торговать собачьими поводками и турецкой одеждой; дальше в результате естественного отбора выжили сильнейшие — сейчас они в предпенсионном возрасте и мечтают главным образом о тихом домике на острове под пальмой. Во-вторых, из тех, кто сформировал свой капитал в нулевые, используя по большей части административный ресурс. В-третьих, из молодых вонтапренеров, выучивших слова «стартап», «венчур» и «коворкинг», но решительно неспособных ничего делать руками.

В массе это все откровенно слабый человеческий материал. Вливать в него, как предлагается сейчас, 2,3 триллиона денег налогоплательщиков — это явно не лучшее решение. Лучше уж правда прикупить юаней или даже прямо китайцев — если, конечно, продадут.

Но беда не только в кадрах. Формулировка «малый и средний бизнес» (Microsoft, родившийся в гараже, или McDonalds, начинавшийся с заводской столовой — «малый»?) предполагает по умолчанию, что речь идет о неких самозанятых гражданах, которые напряженно воюют на потребительском рынке за последний рубль в кошельке того же русского «бюджетника», оспаривая право продать ему пучок петрушки или импортные джинсы, и тем живут. Что толку субсидировать открытие, скажем, ресторана или автомойки в муниципалитете, где этих ресторанов и автомоек уже на каждом углу, и открытие нового автоматически приведет к банкротству одного или двух старых?

Не менее слабая идея — толкать «малый бизнес» в «инновации», которые везде в мире являются предметом деятельности крупных транснациональных компаний (а все зарубежные венчуры и стартапы с самого начала делаются именно под продажу таким вот крокодилам). В связи с международной обстановкой, деятельность транснациональных компаний в России значительно усложнена.

Если переходить от резюмирующей части к разделу «предложения», то делать надо следующие вещи.

Во-первых, осознать, что проблема развития предпринимательства есть проблема кадровая, и поставить задачу именно так: «поколенческое обновление предпринимательской среды». И речь не про возраст: новый предпринимательский призыв должен отличаться по целеполаганию, этике, приоритетам, технологической вооруженности и набору ключевых компетенций. И вкладываться именно в это. Я считаю — задача №1.

Во-вторых, поставить как проблему тот факт, что бизнес у нас, включая крупный, поголовно «крестьянский» — по принципу «тихо сам с собою». Сегодняшний русский предприниматель — поневоле и швец, и жнец, и на дуде дудец, вынужденный в ежедневном режиме решать кучу проблем, не имеющих прямого отношения к бизнес-процессу как таковому — он должен быть и мегаюристом, и мегабухгалтером, и мегапрорабом, и профессором всяческих наук, от педагогики (поскольку весь стафф приходится переучивать с нуля) до логистики (ибо доставить любой груз из точки А в точку Б в российских реалиях всегда задача из учебника ТРИЗ). Разумеется, он владеет всем понемножку — настолько, насколько ему позволяет его личный ресурс; и все, что делает — на троечку с минусом — именно что как крестьянин с полностью автономным хозяйством. И, осознав это как проблему, начать постепенно выстраивать централизованный аутсорсинг типовых непрофильных бизнес-процессов — так, чтобы мастер печь пироги мог заниматься именно рецептурой пирогов, не тратя время и силы на непрофильные бизнес-процессы.

В-третьих, если уж идти путем снижения издержек, неплохо бы их для начала проанализировать. Тут же всплывет, например, что для большинства «малых» бизнесов проблемой номер один является не ставка по кредиту, а стоимость аренды — получается, что львиную долю прибыли съедает аномально дорогая коммерческая недвижимость в крупных городах. И тогда выяснится, что такая дорогая она не столько даже из-за арендаторов, сколько потому, что планирование и зонирование городской застройки у нас десятилетиями велось (и ведется) вообще без учета потребностей в коммерческих и производственных площадях — как результат, все места компактного проживания людей никаким образом не приспособлены к тому, чтобы эти самые люди могли спокойно и с комфортом потратить свои деньги максимально близко к дому. Взамен возникают мегамоллы, куда наш человек едет на кредитном автомобиле покупать все необходимое, тратя часы в пробках и платя двойную наценку за их чудовищно сложную логистику и безудержную коррупцию. С этим пониманием можно сказать, что антикризисная задача №3 — это оздоровление городской среды, с планомерным решением проблемы дефицита малобюджетных коммерческих площадей.

В-четвертых, кроме арендных ставок есть еще и коммуналка. Которая тоже влетает в копеечку — из-за обветшавших котельных, хронического обогрева атмосферы, растущих дефицитов доступных энергомощностей (во многом искусственного из-за блокирования рынка автономной генерации), ежегодного ухудшения состояния систем централизованного водоснабжения и канализации. Когда Игорь Албин был еще Слюняевым и в этом качестве сообщал Путину на Госсовете цифру в 9 триллионов необходимых затрат на модернизацию ЖКХ — он на самом деле говорил об инвестиционной емкости этого гигантского рынка. Который, вопреки многочисленным слухам, устроен так, что на нем можно и нужно зарабатывать, не повышая тарифов ни для населения, ни для коммерческих производителей — Ян Горелов не даст соврать.

В-пятых, если уж говорить о кредите. В большинстве случаев кредиты берут под бизнес-планы, предполагающие закупку всего необходимого для организации бизнеса за деньги. В то время как в большинстве случаев эти затраты сами по себе могут быть снижены в разы за счет предоставления владельцам этих активов долей во вновь создаваемых бизнесах — при условии, разумеется, что правовое обеспечение долевой собственности работает как часы. И тогда следующей антикризисной задачей законодателей и правоприменителей становится отладка работы этого механизма — непосредственно под типовые схемы предпринимательских проектов.

В-шестых, основным риском в любых здешних инвестпроектах является непонятно как работающая система доступа к рынкам сбыта. Если говорить о легпроме, пищевке, сфере FMCG в широком смысле, то хозяевами положения здесь выступают крупные торговые сети, которые диктуют условия производителям. И беда даже не в этом диктате как таковом, а в том, что любая большая сеть требует сомасштабного себе поставщика, способного гарантировать объемы — а значит, это такой рынок, на котором «малому бизнесу» в принципе нечего ловить. Решается эта проблема двумя способами — либо построением сбытовых систем в обход де-факто монополистов, либо целенаправленным давлением на этих самых монополистов с целью адаптации их закупочных систем к работе с пулами мелких поставщиков. Дать бизнесу готовый рынок сбыта для его продукции — намного более действенная мера поддержки, чем любые инвестиции в производство, технологии и т.п. И она, что характерно, вообще не требует денег.

В-седьмых, об импортозамещении. Присутствует глубокое убеждение большинства ЛПР, что местные в любом случае и сделают они всегда хуже и дороже, чем дорогие товарищи китайцы и разные прочие шведы. Это травма, идущая из времен развитого социализма с его культом импортных джинсов и 50 сортов колбасы как символа «первого мира». Ее пора лечить вместе с носителями — есть тысячи примеров, что практически любую вещь, закупаемую «там», можно при желании с тем же качеством и той же себестоимостью производить здесь, экономя до кучи на логистике. Другое дело, далеко не факт, что надо всю мировую промышленность воспроизводить в родных палестинах — более адекватной была бы отраслеориентированная промышленная политика, основанная на просчитанном представлении о «внешнем интерфейсе» зонтичного бренда «Россия» на мировых рынках, исходя из наиболее выгодных для нас элементов глобальных производственных цепочек. Сесть и посчитать — вполне себе задача для умников из многочисленных околоэкономических мыслетанков, упражняющихся ныне на гайдарофорумах и давосах в рассказах про необходимость усиления политической конкуренции и инвестиционной привлекательности.

Поддержка предпринимательства в России

Как у нас в стране устроена эта самая поддержка предпринимательства сейчас, кто знает? Напомню для тех, кто не интересовался этим раньше. Согласно закону №131, за данную сферу вообще-то несет ответственность не федеральный центр, а регионы. Однако отдать им эту сферу по факту означало похоронить ее вовсе, поскольку всякий региональный бюджет есть совокупность бесконечной «социалки» и «коммуналки», которая и финансируется регионами всегда в приоритетном порядке. Тогда как такие темы, как «развитие предпринимательства» снабжаются по остаточному принципу — деньгами, кадрами, временем и вниманием решателей вопросов.

Дабы хоть как-то стимулировать регионы уделять этой теме внимание, федеральный Минэкономики использует практику софинансирования региональных программ. Грубо говоря, если регион все же решится-таки потратить на эту тему хотя бы рубль собственного бюджета, к нему могут быть приплюсованы федеральные четыре. Однако, поскольку федеральный центр давно и прочно укоренился во мнении, что, кроме узкой группы сертифицированных гуру из высоких московских кабинетов, в системе (и особенно в региональных органах власти) слишком велика коррупция, то просто так брать деньги на это дело регионы не могут. Раз в год Минэк выпускает специальный приказ, где перечислены те формы деятельности, на которые только и дозволительно претендовать на помощь из центра. Этот список сам по себе — настоящий шедевр бюрократической мысли: чего там только нет — бизнес-инкубаторы и технопарки, центры прототипирования и центры трансфера технологий, кластеры и ЗПИФы, «формирование положительного имиджа предпринимателя» и некая «европейская сеть поддержки», и прочая-прочая. Почитайте, кому интересно, приказ Минэка 411 от 1 июля 2014 года.

Все это в списке, понятное дело, из-за околоведомственных московских лоббистов, которые хорошо знают, как эти мутные формулировки превращать в деньги. Для региональных же властей задача теперь выглядит так: надо по-быстрому изобразить готовность создать в лесах Вологодчины или степях Калмыкии какой-нибудь очередной «Региональный Фонд Содействия Развитию Венчурных Инвестиций В Субъекты Малого И Среднего Предпринимательства В Научно-Технической Сфере» (директивно прописанная в приказе формулировка), заложить на это денег в своем бюджете, изваять презентацию с красивыми картинками и ехать с ней на конкурс по раздаче субсидий.

Далее, даже если удастся пройти горнило конкурса, начинаются отношения уже не с Минэком, а с Минфином. Который имеет привычку отгружать деньги чуть ли не 31 декабря, с обязательством непременно потратить их до конца текущего года. Для региона это, как правило, означает то, что к тому моменту деньги уже обязаны быть где-то найдены и давным-давно потрачены, и их просто надо вернуть туда, где в течение года брали взаймы. То есть заранее закладывать процент в смету расходов, размазывая его по статьям так, чтобы в Москве не прикопались.

Иначе говоря, «субсидирование процента по кредитным ставкам», только в обратную сторону. Но самая большая сложность для региональных начальников даже не в этом. А в том, где найти в этих самых своих вологодских степях и калмыцких лесах проекты в формате этого самого «Фонда Содействия Развитию Андронных Коллайдеров На Приусадебном Участке», чтобы потом влить в них деньги и отчитаться. Часто найти не удается, деньги стаются непотраченными и возвращаются в Минфин, который и говорит — в этом году не освоили, значит в следующем не дадим.

Но наши люди — ушлые и изворотливые, им не привыкать — просили инноваторов, будут вам инноваторы. Что, собственно, и породило у нас отдельный специальный слой «предпринимателей на содержании», живущих от гранта к гранту и от «раунда» к «раунду». То есть, не побоюсь этого слова, поистине «социальных».

Реальный живой бизнес, существующий и зарабатывающий на земле, по отношению ко всему этому находится в параллельном измерении. Он по-прежнему борется с налоговой, пожаркой и санэпидстанцией, выбивает лицензии, регистрации и сертификаты, выкручивается в семимерном пространстве, чтобы не подсесть на дорогой кредит, ищет (цитата) «хоть одного непьющего деда на всю деревню, чтоб взять сторожем», отстегивает всем и каждому за все подряд, несет «социальную ответственность» и еще умудряется в этой ситуации что-то производить, продавать и получать прибыль. Иные наши провинциальные ребята с оборотом в 50-100 миллионов — это практически сверхчеловеки, по сравнению с которыми и бренсоны, и тиньковы — сопливые мажоры. Беда только в том, что их сверхспособности и энергия в основном уходят на борьбу с этими вот террактотовыми солдатами императора Цинь Ши Хуанди, понатыканными буквально в каждой точке нашего ландшафта, причем чаще всего именно на проезжих путях. Поэтому они и не миллиардеры из Форбса, не инноваторы, меняющие мир и никогда ими не станут.

Наверное, хватит тут пейзажа, пора к разделу «что бы я сделал на их месте» (на месте Минэка).

Собственно, как устроен наш томский пилот. Мы собираем владельцев действующих компаний в программу, определяем с ними их насущные проблемы и проектные ситуации, каждый с нашей помощью по специальной форме описывает свое состояние дел и планы по развитию бизнеса на следующий календарный год. Далее мы с ними доводим это описание до состояния полноценного инвестпроекта, адаптированного, в том числе, под стандарты тех банков и инвестфондов, которые согласились выступить партнерами программы. В процессе, уже имея на руках готовый портфель описанных проектов, начинаем анализировать, какие из существующих форм поддержки по линии регионального департамента МСП и федерального Минэка могут быть применены для каждого из них. По итогам этой работы региональные чиновники имеют на руках весь список заявок от проектов на получение тех или иных форм поддержки, и вполне могут вносить изменения в свой бюджет и писать заявки в Минэк, зная до деталей, куда будет потрачен каждый рубль и как он отобьется — налогами, рабочими местами, инфраструктурой и т.д. Еще раз. Ключевое отличие от стандартной схемы: там вначале выдумывается заковыристая форма, под нее выделяются деньги, а потом ищется под ее наполнение «хоть кто-нибудь». В нашем варианте вначале исследуется ситуация, собираются и оформляются реальные планы и потребности действующих субъектов предпринимательства, подбираются оптимальные инструменты поддержки, и только потом начинается эпопея с «поддержкой» как таковой (если она вообще нужна — в каждом втором случае оказывается, что проект вполне жизнеспособен и сам по себе). Только и всего.

Ну и еще несколько тезисов применительно к обсуждаемой узкой теме.

Первое. Либо новые бизнесы, рабочие места и подъем экономики — либо борьба за «инновации» любой ценой. Причем мой принцип — лучше сто хороших пекарен и булочных, чем один меганавороченный айти-стартап. Мы же имеем у себя в стране гигантские незакрытые рынки самых элементарных потребностей, но упорно лезем конкурировать с Тайванем за новый чудо-гаджет.

Второе. Либо развитие предпринимательства у себя в стране, либо борьба за «привлечение инвестиций». Да, понятно, что для чиновника куда быстрее и круче затащить в территорию каких-нибудь китайцев со стомиллионным проектом, чем возиться со всеми этими владельцами автомоек, ресторанов и таксопарков, в надежде, что из их среды когда-нибудь вырастет новый Элон Маск или хотя бы Галицкий. Но, тем не менее, вдолгую перспективнее именно второй путь.

Третье. Либо борьба с инфляцией, либо «субсидирование кредитных ставок». Это последнее и есть буквально «тушить пожар керосином» — заливать деньгами дефицитные по предложению рынки. Причем лишь потому, что сказать словосочетания «промышленная политика» и «отраслевые приоритеты» не позволяют Хайек, Мизес и Фридман, сидящие в головах у облеченных должностями макроэкономистов.

Четвертое. Либо борьба за экономический суверенитет, либо «импортозамещение» в его нынешнем виде. Экономический суверенитет — это не когда ты строишь на границе забор, внутри которого все ездят на отечественных чудо-автомобилях на дровах. Это когда ты с самого начала закладываешься на борьбу именно за глобальные рынки, даже применительно к т.н.»малому» предпринимательству — сегодняшний провинциальный фермер конкурирует с Valio и Danone, а не с другим таким же фермером из соседней деревни.

А значит, надо думать не о «мужичке-хозяине-собственнике», а о предпринимательских корпорациях, достаточно мощных, чтобы на равных бороться за место под солнцем с мировыми грандами.

Ну и пятое. Либо развитие предпринимательства — либо «адаптация высшего образования к потребностям рынка труда». Рынок труда — это целиком и полностью про наемную рабсилу, про узких специалистов, которым уже кто-то создал и рабочее место, и работу, и зарплату. Предпринимательство — это про то, как самому создавать такие места для других. А значит — гуманитарные дисциплины, системное мышление, современные управленческие и финансовые технологии и все прочее, не имеющее ни к «потребностям рынка труда», ни к приоритетам нынешнего Минобра никакого отношения.

Ни о чем из этого вы не услышите ни на Красноярском, ни на Питерском, ни на Сочинском форуме. Также вы точно не услышите про проблемы роста предпринимателей, их развития, повышения капитализации, выхода на другие рынки за пределы освоенной песочницы. Там, на форумах, будет все то же самое — цены на нефть и «мусорные рейтинги», указания на недопустимость больших оборонных расходов, осторожные призывы отдать Крым и извиниться ради возвращения «иностранного инвестора», требования развивать «политическую конкуренцию» и «институты гражданского общества», грозные макроэкономические предостережения от любых увеличений зарплат и пенсий во имя борьбы с инфляцией и т.д.

О чем это говорит? О том, что нет у нас еще никакого кризиса. Так, мелкие проблемы с пригородными электричками.

Еще немного соображений по экономической политике.

1. Самый большой социально-политический риск ближайшего времени — рост цен на значимые позиции потребительской корзины, в первую очередь продукты питания. Те меры, которые предусмотрены антикризисным планом правительства, в основном сфокусированы на поддержке производителей, и то опосредованно, через субсидирование кредитных ставок и т.п.

   Однако, как известно, у продуктов есть три цены — цена производителя (себестоимость плюс наценка), цена посредника (на оптовой базе) и цена продажи (собственно ценник, висящий на прилавке). Нет ни малейшей гарантии, что даже если первую удастся удержать (хотя с чего, если рвутся наработанные годами цепочки и в стоимость начинают закладываться транзакционные издержки, возникающие при выстраивании новых), вторая и третья не поползут в условиях дефицитного рынка. Хозяин положения на котором — тот, кто контролирует сбыт, а это, в общем, чаще всего даже не продавец как таковой, а именно крупный посредник. В этом смысле самым сильным из решений было бы целенаправленное инвестирование в логистику и опт — с тем, чтобы повысить конкурентность именно этого рынка. Резервы здесь почти бескрайние — достаточно сказать, что до 70%(!!!) всего отечественного урожая овощей ежегодно сгнивает из-за отсутствия нормальной системы хранения и переработки, в результате чего цены в конце зимы каждый год ползут и сами по себе, безо всякого кризиса — по мере сезонного переключения сбытовых сетей на импортных поставщиков. Аналогичная ситуация и по молоку — большинство молокозаводов в России работают на импортном порошке, тогда как отечественная молочная промышленность испытывает хронические проблемы со сбытом даже при нынешних достаточно скромных и нестабильных объемах производства — опять же из-за отсутствия нормальной переработки и хранения.

   Это вообще типично для структуры всей российской промышленности, не только пищевой — развитые первый передел (добыча и первичная обработка природных ресурсов) и последний (финальная сборка, доставка и продажа продукции конечному потребителю) и наглухо проваленные промежуточные переделы, в которых импортозависимость по отдельным позициям приближается к 100%. Собственно, советские моногорода и были частью системы промежуточных звеньев производственных цепочек в старой парадигме — их бедственное положение сейчас есть отложенное последствие шедшего в девяностые и нулевые разрыва и переконфигурации. Политика импортозамещения в этом смысле должна отвечать главному условию — равномерно перераспределять прибыль между звеньями, попутно снижая логистические и прочие издержки в движении по переделам. В постсоветской истории это плюс-минус получалось только в рамках вертикально-интегрированных холдингов с единым собственником, которые по сути и есть те же советские ведомства, целиком ушедшие в частные руки. То есть «по ту сторону рынка».

   Работа правительства, таким образом, должна состоять в таком регулировании рынков, которое позволяло бы выживать бизнесам, находящимся на любом из звеньев цепочки переделов — с тем, чтобы становились возможны именно рыночные (т.е.горизонтальные), а не холдинговые схемы организации цепочек. Это и есть ответ на вопросы вроде «что такое продовольственная безопасность страны в условиях рыночной экономики».

2. Экономический блок правительства оказывает преувеличенное внимание именно к макроэкономическим показателям. У меня всегда вызывала недоумение привычка Минфина объяснять логику бюджетных расходов (или, чаще всего, недорасходов) макроэкономическими задачами. В самом деле — проект, профинансированный на 80% от необходимого — это хуже, чем проект, не профинансированный вовсе, потому что это означает срыв сроков, издержки простоя, чудовищные организационные проблемы, выражающиеся впоследствии опять-таки в тратах, уже вовсе неоправданных и необязательных. Инфляция, курсы валют, кредитные ставки и т.п. — это, в конечном счете, забота ЦБ, который обладает вполне достаточными полномочиями и инструментами регулирования; но у нас в качестве основного инструмента регулирования раз за разом оказывается почему-то именно бюджет, который вообще-то совсем про другое.

   Но есть и другое соображение: макроэкономические показатели в современном мире меняются в принципе быстрее, чем работает организационный контур такой большой машины, как система госдоходов и госрасходов. В этом смысле превращать, например, инфляцию из индикатора состояния среды в управленческий показатель — означает обрекать систему на полностью рефлекторное управление, в котором по определению невозможна никакая долгосрочная стратегия. Курсы скакнули — все побежали в одну сторону; скакнули в другую — опять побежали еще куда-то. И эти люди, создавшие именно так работающую систему, еще вещают с высоких трибун о необходимости предсказуемости, стабильности и понятных правил для успешного развития экономики.

   Наконец, сам по себе мониторинг рынков, как его ведет Росстат и привязанные к его показателям федеральные ведомства — оказывается в нынешнем виде занятием подчас совершенно бессмысленным. Вот, скажем, регион шлет в Росстат и/или в Минсельхоз оптовые цены на муку — а в нем всего два мукомольных предприятия, из которых одно банкротится, а в другом идут проверки, организованные одним из конфликтующих собственников. Пример, кстати, из жизни. Понятно, что в такой ситуации любая выпущенная (или невыпущенная) областной прокуратурой бумажка может дать скачок этого «рыночного индикатора» на десятки, а то и сотни процентных пунктов.

   Говоря более общо, наши ключевые рынки — высококонсолидированные, на которых ситуация определяется чаще всего тем, что происходит в данный конкретный момент с кем-то из ключевых игроков. Это обессмысливает большинство импортированных методик их мониторинга и регулирования, построенных на логике управления переменными среды. Если по-простому, то когда рыночных агентов десятки и сотни тысяч — тогда переменные среды и управление ими имеют экономический смысл; если они считаемы на пальцах одной руки, тогда главный и единственный способ на что-то влиять — телефонный звонок. Короче говоря, «видимая рука».

   Если мы действительно хотим прийти к управлению через переменные среды, вначале нужно сформировать эту самую среду именно как среду, что есть задача на годы и годы. В краткосрочном же режиме заливать возникающие проблемы деньгами — значит просто дать заработать еще кому-нибудь и до кучи опять-таки подлить керосинчику в топку инфляции.

3. Про политику субсидирования кредитных ставок, являющуюся основным коньком «антикризисного плана», я в свое время много наслушался в Германии, в период стажировки в KfW (это основной немецкий госбанк развития). Поэтому ясно, откуда ветер дует в нашей экономике. Но, как часто бывает в наших палестинах, отличия выглядят как «слышали звон». У немцев снижение процентных ставок по кредитам за счет государства — основной инструмент работы со средними и малыми компаниями, особенно когда речь идет о новых проектах или вообще стартапах, в том числе в массовом микробизнесе. Соответственно, речь идет о кредитах, выдаваемых при минимальном залоге или вообще на беззалоговой основе, в режиме проектного финансирования или под залог приобретаемого в проект оборудования.

   У нас же проблемой при получении кредита является не только высокая ставка, но и дефицит залоговой массы у заемщиков. Именно у среднего, малого и микробизнеса — чаще всего нет никаких капитализированных активов, могущих выступить в качестве залога. В результате субсидирование кредитных ставок — это попросту не про них.

4. Теперь о проектном финансировании. Это словосочетание Путин вбросил в октябре на форуме «Россия зовет», а в декабре поставил перед правительством задачу отработать механизм. Ну, товарищи начали отрабатывать. Слово министру Улюкаеву:

   "...сейчас можно доложить, что институт проектного финансирования в России заработал и стал экономической реальностью. Мы посвятили почти весь прошлый год настройке его правовой базы, аналитике. (...) Сегодня это 9 процентов годовых (гораздо ниже, чем действующая ключевая ставка и ставка по остальным инструментам Банка России), при этом кредитор обязуется предоставить конечному заёмщику ресурс по ставке не более 11,5 процента. Речь идёт о проектах среднекрупных – стоимостью от миллиарда до 20 миллиардов рублей в приоритетных отраслях материального производства. Мы уже рассмотрели первую группу проектов, три проекта отобраны. (...) Сейчас предполагается, в высокой степени готовности, рассмотреть проекты примерно на сумму около 80 миллиардов рублей. Это около 30 проектов так же и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в энергетике, и в строительстве."

   Конец цитаты. Суммирую: проекты — от миллиарда рублей, меньше даже не рассматривается. Правительство за год работы отобрало целых три, и обещает еще несколько десятков. Их инициаторы, соответственно — очень крупные компании, в которых залоговой массы как раз более чем. Пока владельцы пекарен и автомоек, фермеры и ремесленники могут в лучшем случае рассчитывать на 25% годовых под хороший залог, этим «проектантам» дают миллиарды госденег под 11,5% без залога вовсе, под стопку бумажек с циферками. Как раз накануне Госсовета, посвященного «мерам поддержки малого и среднего бизнеса».

   Почему эти граждане решили, что новый механизм проще и быстрее отработать на проектах стоимостью в миллиарды, чем на проектах стоимостью в сотни тысяч и миллионы? Кто сказал, что это не уровень правительства — возиться с малым бизнесом? У малого бизнеса в стране могут быть десятки и сотни тысяч проектов, с куда более быстрым циклом окупаемости и сопоставимыми параметрами инвестиционной емкости, если в целом. Но логика вещей остается прежней — хорошо жить в нашей экономике могут только мастодонты, сомасштабные государству и могущие заходить в нужные кабинеты и напрямую договариваться с высокими начальниками безо всяких формальностей. А «малый бизнес» никем и никогда не будет рассматриваться как возможный драйвер экономики — в лучшем случае как средство занять хоть чем-нибудь массу безработных, чтобы чувствовали себя вроде как при деле. Понятно, что такие мастодонты — либо сырьевые, либо сетевые, либо сверхкрупная промышленность. Вот вам и вся «сырьевая игла», она же «структурные перекосы в экономике».

НИ ОДНОГО из этих пунктов в ясном и логичном виде вы не услышите ни на Красноярском, ни на Питерском форумах. Ни, боюсь, на Госсовете по МСП. Ни в «Антикризисном плане правительства». Зато там можно прочесть про «докапитализацию банков», «субсидирование кредитных ставок», «компенсацию потерь для рынка труда» (то есть опять производство десятков и сотен тысяч заведомо убыточных рабочих мест), и, конечно же, очередное «снижение административных барьеров».

Автор - Алексей Чадаев

Источник: mosregioncenter.ru